Последний Порог - Страница 82

К оглавлению

82

Дроу осмотрелся и убедился, что не видно никаких парусов, а затем соскользнул со своего насеста. Он заметил, что на него смотрит Энтрери, а также Серая Амбра и Афафренфер, пока он шел по палубе, чтобы присоединиться к паре.

— За время, пока я с вами, ты не призывал свою пантеру, — промолвил Эффрон.

Дзирт посмотрел на него с любопытством. — Гвенвивар не любит открытые воды, — солгал он. — Она рычит от качки палубы.

— Ни разу за весь сезон.

Дзирт сглотнул и, сузив глаза, посмотрел на молодого тифлинга. Эффрон здесь ошибался, ибо Дзирт призывал Гвенвивар несколько раз по ночам. Но ненадолго, поскольку пантера казался более изможденной, уже действительно раненой и ослабшей, как будто вся ее жизненная сила быстро исчезала из ее материальной формы. — Что ты знаешь? — спросил он.

— Она находится в Царстве Теней, а не на Астральном Уровне, — сказал Эффрон, и глаза Дзирта широко раскрылись, а Далия ахнула, так же, как и Амбра, которая была неподалеку.

— В доме лорда Дрейго Проворного, — пояснил Эффрон.

— Она служит нетерезскому лорду? — скептически спросил Дзирт.

— Нет, — быстро сказал Эффрон. — Она служит ему только тогда, когда ты ее призываешь, поскольку он видит ее глазами. Он наблюдал за вами ее глазами в течение многих месяцев.

Дзирт посмотрел на Далию, которая могла только пожать плечами, очевидно, она была в таком же недоумении, как и он.

— Почему ты мне это говоришь?

— Потому, что я знаю, где она, — сказал Эффрон. — И могу тебя к ней отвести.

Часть III
В тень

...

Мое путешествие из Лускана в Калимпорт и обратно, в то же время, оказалось не менее богатым событиями и более запоминающимся, чем любое плавание, которое я знал. Мы не столкнулись ни с какими штормами, пиратами и вообще ни с какими проблемами с кораблем. Деятельность на палубе «Пескаря Шкипера» в течение всего путешествия была обычной рутиной.

Но на эмоциональном уровне, я напряженно наблюдал за захватывающей меняющейся драмой, за десятидневки и месяцы от чистейшей ненависти до глубочайшей вины и прямой потребности в развязке, которая казалась невозможной в таких непоправимых отношениях.

Или это было?

Когда мы сражались с Херцго Алегни, Далия полагала, что перед ней ее демон, но это было не так. В этом путешествии, стоя перед Эффроном, она нашла своего демона, и это был не сломанный молодой тифлинг, а прореха в ее собственном сердце. Эффрон служил лишь символом, зеркалом, отражающим ее, и то, что она сделала.

Эффрон был прав со своей точки зрения. Возможно, он не был обременен виной, но, конечно, он был не меньше убит горем. Будучи ребенком, он перенес полное предательство своей матери, и провел свою жизнь, ни разу не оправдав ожиданий и требований своего жестокого отца. Он вырос в тени Херцго Алегни, без смягчения и без помощи. Кто мог бы пережить такое суровое испытание, не покрывшись шрамами?

Тем не менее, после всех потрясений, для них обоих есть надежда, я вижу. Пленение Эффрона во Вратах Балдура (и мы все будем в вечном долгу перед Братом Афафренфером!) заставило Далию и ее сына в течение длительного периода быть вместе в тесном помещении. Им негде было спрятаться от своих демонов; фокальная точка, символ, зеркало, были рядом, они оглядывались друг на друга.

Таким образом, Далия была вынуждена сражаться со своим чувством вины. Она должна была честно столкнуться с тем, что она сделала, снова пережить дни, которые она довольно скоро оставила забытыми. Она по-прежнему в смятении, но ее бремя значительно облегчилось, ибо, к ее чести, она столкнулась с этим честно и решительно.

Разве это не единственный путь?

И чем больше ее освобождение благодаря благородству — или возможно это потребность, которую Эффрон еще даже не понимает. Он стал относиться теплее к ней и к нам — он раскрыл мне местонахождение Гвенвивар, а это означает абсолютный отказ от жизни, которую он знал до своего пленения во Вратах Балдура. Я не знаю, простил ли он Далию, или когда-нибудь простит, но его вражда остыла, что и говорить, и благодаря этому, походка Далии стала легкой.

Я наблюдаю как тот, кто потратил большую часть моих дней, вынуждая меня быть честным. Когда я спокойно говорю в одиночестве под звездами или в прошлые дни (и надо надеяться в будущие), когда я пишу в этих самых дневниках, то ничего не скрываю и не хочу этого делать! Это точка. Прежде всего, я должен столкнуться со своими недостатками, без оправданий и без оговорок, если я когда-нибудь надеюсь их преодолеть.

Я должен быть честен.

Как ни странно, я считаю, что легче это сделать, когда я проповедую какой-то публике: самому себе. Я никогда не понимал этого прежде, и не знаю, могу ли я сказать, что это было верно во время моей прежней жизни. Жизни, проведенной рядом с прямым грубоватым Бренором и тремя другими друзьями, которые были мне дороги. Действительно, когда я размышляю над этим сейчас, кажется, что верным было обратное. Я был влюблен в Кэтти-бри уже много лет, прежде чем я вообще это признал. Кэтти-бри знала это во время нашего первого путешествия в Калимпорт, когда мы плыли спасать Реджиса, и ее намеки разбудили меня к моему собственному самообману — или это просто забывчивость?

Она разбудила меня, потому что я преднамеренно спал, и я дремал, потому что я боялся последствий принятия того, что было в моем сердце.

Я должен был ей больше доверять? Я думаю, что да, и Вульфгару, тоже. Это именно та цена, цена, которую должны заплатить другие, которая усугубляет мою ответственность.

82